http://kazachiy-krug.ru/stati/chernye-s … hej-skorbi
27.06.11 Автор: Г. Козловский  Источник: Газета "Казачий вестник"
[b]Далеко, за морями и лесами, лежит она, наша Казачья Родина. Больше четверти века прошло с того дня как, послав последнюю пулю, ушли мы в путь полный неизвестности и испытаний. Черной тучей лег кровавый туман на казачьи степи и до нынешних дней не смолкают там стоны казнимых, не сохнут слезы на прекрасных глазах казачек, непрекращающимся потоком течет она, алая кровь братьев наших.
Больше четверти века прошло в неизбываемом горе, в постоянных думах о судьбах родины нашей, о доле ее тяжелой, и о сынах ее, головы свои сложивших за честь казачью неподкупную, и за неувядающую Славу Народа нашего.
Вот они, огромными тенями встающие перед духовным взором, израненные, окровав­ленные, с бледными лицами и горящими гла­вами...[/b]

Кто они, эти лучшие сыны Казачества, как звать их было, к чему стремились они, что любили и за что положили жизнь свою?

...Высоко над морем голов вздымается огромная плаха. От первого, тупо прозвучавшего удара топора дрогнула толпа и замеррла. Тонкой струйкой по неструганным  доскам плахи пробилась кровь и быстро быстро стали падать темно алые капли, прибивая пыль утоптанной Красной площади, глухо стукнула отрубленная нога о дощатый настил. Лицо казнимого посерело, плотно сжались губы, двинулись и застыли жел­ваки. Ни звука, ни стона, ни движения. Высоко взметнулась секира, гаркнул палач, опуская ее на правое плечо донского сокола и, будто отброшенная, с силой отлетела и упала нa землю рука. В ужасе, с обезумевшим взором, вскочил привязанный к плахе мо­дой казак, поднял окованные руки вверх не своим голосом не закричал, а взвыл:
«Знаю слово и дело государево... не казните брата!»
-Молчи, собака! -внятно и твердо проговорил лежавший на плахе. Возле кричавшего засуетились дьяки, тряхнув под горшок остриженной головой, плюнув на руки, палач снова занес топор...
Посередь Москвы, на Красной площади, казнили его, атамана Вольницы Казачьей, сивую мечту Казачества, Степана Тимофевича Разина.

…Верили они в Господа Сил твердо и ничто на свете не могло отвратить их от дедовской старой веры. Никому веры своей не навязывали, но предлагали ее всякому, теплым словом убеждения, стараясь каждому открыть врата раевы. И взяли их, и отвезли в Москву, и пытали, и били нещадно, доказывая, что Христос Никонианский луч­ше Христа Казачьего. Но доказать не смог­ли. Далеко, выше голов палачей глядя, спо­койно умерли они на плахе за старую веру свою, атаманы казачьи, Лаврентьев и Чюрносов...

...По Хопру, по Медведице, по Дону, зажжены и сгорели казачьи городки. Тяже­ло колыхаясь, медленно крутятся на речном стрежне грузные плоты Высоко, под самое небо уходят на них виселицы. Низко опу­стив головы, со скрученными назад рука­ми раскачиваются трупы повешенных... То опускаясь на перекладины, то снова с шу­мом срываясь с них гомонит бесчетное во­ронье, выклевывая глаза тех, кто ничего иного в мире не хотел, лишь бы видеть вольными свои родные степи... Тысячи, де­сятки тысяч погибло казаков в страшном восстании. Сам князь Долгоруков, повеле­нием царя Петра Первого, приказал постро­ить плоты и спустить их вниз по Дону, ра­зукрасив казачьими трупами, мимо уцелев­ших городков казачьих в назидание всем, чтобы бунтовать впредь у всех охотку от­било.
И затворившись в Войсковой Избе, сквозь щели ставен взглянув в остатний раз на широкие задонские степи, застрелился он, Атаман Войска Донского, Кондрат Афа­насьевич Булавин.

... Холодно, дрожь и озноб пробивают до костей, добираются до самого сердца и ле­денят его, останавливают и сжимают мер­твой хваткой. В ночи едва видны контуры Петропавловской крепости. Глухо звенят ша­ги часовых, тускло мигает огонек жирника в комнате дежурного. Тяжело грохнув, закрылась дверь камеры. Медленно опустился на койку окованный по рукам и ногам гвар­дии полковник Евграф Грузинов. Нет. - Прав он. От своего не отступится. Дон присяги никогда царям не приносил и посему нисколь­ко царям оным подвластен не был.
Тусклым сентябрьским днем казнили Евграфа Грузинова, не признававшего Дон го­сударевой вотчиной.

... Широко раскинув руки, лежит он в ка­детской шинели, с синими как казачье небо глазами, смотрит остекленелым взором пря­мо в хмурое февральское небо. Смотрит и спрашивает Его, Господа и Творца своего:
-За что же. Господи?
Страшным сабельным ударом раскроен череп, мягкие еще детские кудри сплелись на окровавленном лбу, скрюченные от пред­смертных мук пальцы глубоко зарылись в снег. Сколько их здесь, казачьих детей, легло сегодня под станицей Каменской. Как скошенные лазоревые цветы, поникли они юными казачьими головами к родной земле.
В этот день погиб отряд полковника Чернецова и с ним водитель его.

... Хмурилось небо. То снег, то дождь прорывались из холодных облаков, в тем­ной дымке куталась степь, зябли в тревоге за будущее сердца Черкасских жителей. Что-то будет? Казаки разошлись по домам, пу­сто на улицах донской столицы, далеко за садами, надрывно воет собака. Гремя шаш­кой, выскочил из атаманского дворца орди­нарец, с маху вскочил на коня и помчался в пустоту вечереющих улиц. Тревожно заме­тались тени в темных окнах, где то громко хлопнула дверь и все снова затихло... что случилось?
Оставленный всеми, не видя выхода из положения, застрелился первый выборный Атаман Войска Донского Алексей Максимо­вич Каледин.

...Тяжело шлепают по мартовскому сне­гу огромные солдатские сапожищи. Переко­шенные рожи победителей смотрят тупо, свиным, придушенным взглядом. Нерасто­ропно выстраивается взвод пехотинцев про­тив в десяти шагах стоящего человека. Ко­миссар нервничает, хватается за наган, глу­хо, стараясь не встретить взора приговорен­ного, подает команду.
Приговоренный выпрямился, замерли гу­бы, прошептавшие молитву, и вдруг внятно, отчетливо и громко раздалась команда из его уст:
— Сво-о-ла-ачь... пли!
Резко рванув воздух, грянул нестройный залп. Медленно сгибаясь, стало валиться на землю тело. Запрокинулась назад кудрявая голова и прямо в небо глянули умирающие очи. А. М. Назаров, Атаман Войска Донского, сам командовал своим расстрелом

Десятки их... сотни... десятки тысяч, сот­ни тысяч... миллионы казаков, отдавших жиз­ни свои за Казачество, за Степи, за Вольный Казачий Присуд, за право свое жить в своем курене, никого не спрашивая, как жить надо.
Тихо молились они Богу, веру в которого привезли им предки их из под стен Цареграда.

Весело гуляли они на свадьбах и крести­нах, лихо скакали на любимых друзьях сво­их — скакунах, и из самого сердца, из глу­бины души казачьей вырывалась их песня, в которой славили они Бога в небе, да Сте­пи на Земле.
Пуще всего на свете любили они свой Край Родимый, кохали женок своих красавиц, которых выискивали они во всех стра­нах света, и растили сынов своих — каза­чат, себе на смену, Степям на защиту, Гос­поду Богу на службу бранную.

И ничего им не надо было, только право на жизнь в привольной казачьей степи.

И усеяли они степи своими головами, по­лили они ее кровью своею и весь свет про­шли и везде и всюду знают о них, и гре­мит их слава по всем уголкам Земли.

В день Казачьей Скорби, молясь за души казаков, за Казачество живот свой поло­живших, верим мы в справедливость Госпо­да и Бога нашего.
Не запустеет степь казачьими головами, но умножатся они и пронесут славу ее во веки и век века.

Слава Казачеству!

Г. Козловский.