Харлампий Васильевич Ермаков - казак из хутора Базки прославленной станицы Вешенской Ростовской области. В годы первой мировой войны его имя широко разнеслось по всей Верхней Донщине как доблестного воина. А в ходе гражданской войны оно вознеслось еще выше, когда волны выбросили его на гребень Вешенского восстания 1919 г., о котором теперь уже написано немало. А 30-е годы принесли ему вообще всемирную известность, когда он оказался в числе героев на страницах третьей и четвертой книг романа «Тихий Дон». Особенно когда М.А. Шолохов, отвечая на вопросы читателей, в 1937 г. сообщил, что именно он прототип самого Григория Мелехова, главного героя эпохального произведения. «Для Григория Мелехова, - сказал он, - прототипом действительно послужило реальное лицо. Жил на Дону один такой казак, базковский хорунжий Харлампий Ермаков, у которого взята только его военная биография: служилый период, война германская, война гражданская».

Секрет ГПУ.
Но потом внезапно имя X. Ермакова исчезло из оборота. Его перестали употреблять даже в связи с Григорием Мелеховым, и постепенно оно покрылось мраком неизвестности. Даже на Верхнем Дону, где поползли слухи о нем как о «враге народа» и говорить вслух его имя стало небезопасно. Даже М.А. Шолохов стал предпочитать не упоминать о нем. Например, в июле 1951 г.. выступая в Софии перед болгарскими писателями и читателями, опасаясь, видимо, как бы среди последних не оказались если не сами бывшие сослуживцы X. Ермакова из первой казачьей эмигрантской волны 1920 г, то их сыновья и дочери, на вопрос, имеют ли герои его произведений живых прототипов, он дал ответ весьма обтекаемый, расплывчатый, уклончивый, даже откровенно лукавый, - впрочем, в духе того лихого времени.

«Каждый писатель, - сказал Шолохов. - сам знает, как создаются образы. Образ может иметь, а может и не иметь прототипов... Писатель может его обогатить или обеднить. Это зависит от его творческих замыслов... Если говорить о романе «Тихий Дон», то действительно, Григорий Мелехов имеет своего прототипа. Герои романа «Поднятая целина» тоже имеют своих прототипов. Все они - живые люди, которые, однако, все же получили несколько иной облик... Меня спрашивают, какова судьба людей типа Григория Мелехова. Людей этого типа советская власть вывела из тупика, в каком они оказались (?!) Некоторые из них избрали окончательный разрыв с советской действительностью, большинство же сблизилось с советской властью. Они участвовали в Советской армии во время Отечественной войны, участвуют в народном строительстве».

Шолоховеды того времени тоже обходили стороной X. Ермакова. В полном соответствии с духом «социалистического реализма» они неотступно твердили, что в образе Григория Мелехова писатель воплотил трагический конфликт человека, отошедшего от народа, порвавшего с народом.3 И ни слова о том, что был когда-то его прообраз. Только с хрущевской оттепелью прорвалась плотина и многие разом, на перебой, заговорили о X. Ермакове. Внезапно, как гром средь белого дня, замелькало его имя в средствах массовой информации, впрочем, естественно, в прежнем негативно контексте. Но и такое «вольнодумство» оказалось недолгим. Брежневско-сусловские ревнители «идейной чистоты» решительно пресекли его. Еще в 1977 г. С.Н. Семанов, несомненно знавший о X. Ермакове и его судьбе, в обстоятельной статье с весьма подходящим для такого случая названием «Некоторые исторические реалии «Тихого Дона», тем не менее, не нашел возможным даже словом обмолвиться о нем, хотя указывает всех его сподвижников - П. Кудинова, Г.Богатырева, К. Медведева, Меркулова.

Однако по мере дряхления тоталитарной системы ее идеологическим стражам становилось не до таких «мелочей», как X. Ермаков. Информация о нем постепенно, но неуклонно нарастала, просачиваясь сквозь тонкое сито. Сначала не прямо, а как бы вскользь, главным образом в связи с образом Григория Мелехова. Естественно, не уточняя, куда он подевался и что с ним теперь - строит ли коммунизм, «развитой социализм» или уже пожинает их плоды, находясь на «заслуженном отдыхе». Получалось: был человек да куда-то испарился. Но надо отдать должное шолоховедам. Они по крупицам, самоотверженно накапливали информацию, при этом, понятно, не пересекая незримую черту недозволенного, уходившую за непробиваемую стену всемогущего КГБ. И пока даже основательные исследования о творчестве М.А. Шолохова не могли сказать ничего определенного о X. Ермакове.

Среди исследователей наибольшее упорство развил известный тогда литературовед К. И. Прийма. Поиск документальной информации о прототипах шолоховских произведений, в первую очередь о X. Ермакове, в конце концов привел его к никем непробиваемой стене КГБ. Но чтобы постучаться в нее, он избрал обходной путь. В конце июня 1972 года встретился с М.А. Шолоховым. И сообщил ему, что по достоверным сведениям, имеющимся у него, в одном из дел X. Ермакова, хранящемся в архиве УКГБ по Ростовской области, хранится его письмо к Ермакову. К. И. Прийма просил М.А. Шолохова оказать ему содействие в получении разрешения на ознакомление с этим письмом.

М.А. Шолохова, по-видимому, очень заинтересовало это сообщение. Во всяком случае без промедления 30 нюня он написал записку на имя самого начальника этого высокого учреждения и вручил его Прийме. Последний эту ценную «бумагу», изготовленную собственноручно всемирно известным писателем, лауреатом Нобелевской премии по литературе, кавалером многочисленных высших советских наград и званий, голосом которого дорожили сильные мира сего, доставил адресату. Письмо МЛ. Шолохова гласило: «Дорогой товарищ Драгун К.З.! Прошу Вас дать возможность литературоведу К. Прийма ознакомиться с моим письмом, адресованным X. Ермакову, по делу 1927 г. С приветом М. Шолохов (подпись)».

К. Прийма, вероятно, уже испытывал чувство предвкушения. Однако письмо Шолохова вызвало у адресата не только озабоченность, но и явное замешательство. Принявшие его тут же попросили предъявителя письма М.А. Шолохова объяснить источник столь одиозной информации. Несколько озадаченный столь неожиданным поворотом, но, еще питая надежду. Прийма заявил, что о письме Шолохова к Ермакову ему сообщил писатель А.В. Калинин, весьма авторитетный и уважаемый, а сам он, в свою очередь, рассказал об этом Шолохову Сохраняя настойчивость, в довершение ко всему настырный шолоховед попросил ознакомить его с делом на Ермакова, что было, с точки зрения его собеседников, уж совсем чересчур, поэтому, чтобы остудить не в меру разгоряченного любопытствующего, они тотчас заявили ему: «О деле Ермакова и письме к нему тов. Шолохова нам ничего не известно», - пообещав, правда, навести на этот счет справки." Прийма оторопел от неожиданности и поразившей его беззастенчивости, ибо о существовании дела ему самому было уже доподлинно известно да к тому же, это следовало также и из письма Шолохова. Но в стенах, в которых он находился, посетителям не полагалось задавать вопросов и это считалось недопустимой бестактностью, о чем Прийма тоже хорошо знал. Поэтому ему пришлось ретироваться, что называется несолоно хлебавши.

А архив УКГБ РО получил срочное задание генерал-майора К.З. Драгуна разобраться в щекотливой, скользкой и в общем-то неприятной ситуации, возникшей столь неожиданно, главное же - она исключала всякую возможность прикрыть ее, поскольку за ней стоял сам Шолохов, которому, в случае неудовлетворения его просьбы, ничего не стоило обратиться и на самый верх, что могло повлечь за собой и крайне неприятные последствия (а других в таких случаях и быть не могло). Сразу же с полок было извлечено многотомное дело многострадального Харлампия Ермакова, «злостного врага народа», с грифом «С. секретно. Хранить вечно», покрывшееся за четыре с половиной десятилетия едкой архивной пылью. А начальник 10 отделения (ведавшего архивами) подполковник П.Ф. Чернов при этом вспомнил, что лет 5-6 назад он лично, выполняя распоряжение Ю.П. Тупченко, тогдашнего начальника УКГБ РО, знакомил того самого ... К.И. Прийму и с материалами дела Ермакова, и с письмом к нему М.А. Шолохова. Больше того, в контрольно-наблюдательном деле № 48928 по обвинению Х.В. Ермакова обнаружилась и «Справка по архивному следственному делу» с тем же номером, составленная тем же Черновым, правда не 5-6 лет назад, а еще 30 ноября 1964 г. Это был очень досадный прокол, ибо вышестоящие начальники могли сказать, что в этом управлении одна рука не знает, что делает другая. Поэтому о возникшем казусе было немедленно доложено в Москву, оттуда тоже незамедлительно поступило предписание представить туда для ознакомления все дела Ермакова за 1925 и 1927 г.г.

11 июля 1972 г. Драгун подписал письмо на имя начальника 10 отдела КГБ при Совете Министров СССР генерал-майора А.В. Прокопенко (исполненную и отпечатанную в 2-х экземплярах лично Черновым: 1-й экземпляр - адресату, 2-й - в дело № 48928, черновик уничтожен). На следующий день пакет был отправлен в Москву. В письме сообщалось об обращении Шолохова и подтверждалось, что дело Ермакова действительно хранится в УКГБ и к нему приобщено письмо Шолохова к Ермакову от 6 апреля 1926 г., изъятое у последнего при его аресте 2 февраля 1927 г, что Ермаков допрашивался один раз и 6 июля 1927 г. приговорен к расстрелу. «По нашему мнению, - говорилось далее в документе, - тов. Шолохову М.А. следует сообщить, что архивно-следственное дело Ермакова еще 5 лет тому назад было выслано в Москву, для хранения в Особом фонде и УКГБ запросит его копию. Если тов. Шолохов М.А. попросит, то и подлинник, нам кажется, ему можно передать, не информируя о подробностях дела Ермакова».

2 августа 1972 г. Драгун разговаривал об этом письме по ВЧ с Прокопенко. В тот же день последний подписал справку и направил ее на рассмотрение своему начальству, а 17 августа с ее содержанием выразил согласие заместитель председателя КГБ при СМ СССР генерал Чебриков. 23 августа Прокопенко направил Драгуну утвержденную ксерокопию справки по вопросу ознакомления литературоведа К.И. Прийма с материалами архивных уголовных дел на Ермакова. Одновременно возвращались в Ростов и сами уголовные дела на него в 3-х томах. Высшее руководство КГБ при СМ СССР поручали УКГБ РО ознакомить Прийму с фотокопией письма Шолохова к Ермакову, поскольку оно «носило частный характер и прямого отношения к уголовному делу не имело». «В то же время, - предписывалось в справке, - знакомить Прийма (так в тексте. -А.К.) с архивными уголовными делами на Ермакова считаем нежелательным, поскольку уголовное дело на него за 1925 г. прекращено, а дело за 1927 г. было возбуждено на основании агентурных данных, сосредоточенных в уголовных делах материалы по расследованию преступной деятельности Ермакова против Советской власти, по нашему мнению, всю сложность и противоречивость жизненного пути его не раскрывают. К тому же тов. Шолохов М.А. этот вопрос в своем письме в УКГБ Ростовской области не поднимает». 29 августа Чернов поручил И.В. Тищенко переговорить с Приймой.

Подготовка разговора с Приймой заняла 1,5 месяца. Только 13 ноября 1972 г. сотрудник УКГБ РО Пушилов ознакомил его с ксерокопией письма Шолохова к Ермакову от 6 апреля 1926 г.[3].  Но такой «сухой паек», естественно, разочаровал просителей. Собравшись с духом, М.А. Шолохов, по всей видимости, уже осенью 1974 г. обратился по ВЧ к заместителю начальника 5-го Управления КГБ при СМ СССР полковнику И.П. Абрамову с просьбой разрешить передачу Прийме, готовящему статью о его работе над «Тихим Доном», фотокопию письма к Ермакову.  Абрамов распорядился запросить дела на Ермакова из Ростова для подготовки доклада руководству Комитета госбезопасности. 25 октября К.З. Драгун отправил в Москву дело № П-27966 в двух томах, дело № 48928 в одном томе и ксерокопии контрольно-наблюдательного дела. В тот же день полковник Абрамов доложил о просьбе Шолохова генералу Чебрикову. Получив его согласие на удовлетворение ходатайства писателя, Абрамов по телефону сообщил об этом главе Ростовского областного ведомства.

28 октября 1974 г. начальник 10-го отделения УКГБ РО майор М.Р. Ровинский, изготовив предварительно ксерокопию письма Шолохова Ермакову в одном экземпляре, передал ее Прийме. Одновременно он предупредил литературоведа и его жену Л.И. Безруцкую: в разговорах среди своего окружения не ссылаться на то, что ксерокопия получена в органах КГБ.  8 декабря 1974 г. сотрудник Путилов изготовил фотокопию письма Шолохова еще в двух экземплярах и направил их в Вешенское районное отделение УКГБ для передачи тому же Прийме. 12 декабря начальник 1-го отдела 5-го УКГБ при СМ СССР полковник Смолин отправил все дела X. Ермакова снова в Ростов."

Десятилетняя борьба, упорная, изнурительная и сопряженная с долей риска, потерпела полнейшее фиаско, разбившись о частокол непробиваемого забора. К уже имевшимся знаниям о X. Ермакове К.И. Прийма практически не добавил ни одного грана нового и достоверного фактического материала. И это при мощной поддержке М.А. Шолохова, пребывавшего в ореоле земной славы, который был крайне заинтересован в результатах поиска искренне и доброжелательно настроенного к нему литературоведа. Ибо как раз тогда разгорелся новый приступ борьбы вокруг проблемы об авторстве романа «Тихий Дон».

Ближе К.И. Приймы к делам X. Ермакова никто из шолоховедов никогда не приближался. Теперь это позволяет говорить с полной уверенностью ознакомление со списком лиц, когда-нибудь допускавшихся к ним. Согласно этому документу, только 17 июня 1949 года они выдавались капитану Буханцову в служебных целях, понятно, ничего общего не имевшими с шолоховедением. Затем с двухтомным делом № П-27966, содержащим судебные материалы 1923-1925 г.г., ознакомился 16 октября 1987 г. начальник 1-го отделения УКГБ РО Дранников. Лишь с наступлением перестройки движение вокруг дел X. Ермакова несколько интенсифицировалось. 29 мая 1989 г. они были высланы старшему помощнику прокурора Ростовской области, юристу 1 класса А.П. Ковалеву, 9 декабря 1992 г. - начальнику отдела общественных связей Министерства безопасности Российской Федерации А.Г. Михайлову, возвратившего их 22 апреля 1993 г. С 23 июня по 24 сентября 1993 г. дела находились в станице Вешенской у начальника Шолоховского районного отделения УМБ РФ, где с ними знакомился директор Вешенского музея. Что касается рокового дела № П-38850 за 1927 г., сфабрикованного целиком на агентурных данных, оно до самого последнего времени тем более находилось на положении неприкасаемого. В 1989 г. в порядке надзора его затребовал прокурор Ростовской области и вместе со своим протестом передал в президиум Ростовского областного суда, который возвратил его с грифом «совершенно секретно» начальнику 10 отделения УКГБ РО A.M. Лапикову 30 августа 1989 г. Никаких литературоведов или историков в списках, достоверность коих не вызывает ни малейших сомнений, не значится.

Следовательно, есть - если не все, то достаточно веские - основания заключить, что многопудье шолоховедческих работ в части установления подлинности прототипов «Тихого Дона», в особенности главного героя, составляющее целое направление, в условиях предельной засекреченности носило ограниченный характер, а нередко не имело под собой, и не могло иметь, достоверной основы. ИI в том не вина, а беда целого отряда исследователей, в том числе весьма одаренных и несомненно талантливых, хотя среди них, разумеется, подвизались и мелкотравчатые, незадачливые, то и дело «перечитывавшие» роман в угоду менявшейся политической конъюнктуре.

Однако, как известно, природа не терпит пустоты. Заполняя ее. шолоховеды в своей работе вынуждены были ограничиться свидетельствами очевидцев, участников гражданской войны 1918-1920 г.г. на Верхнем Дону. Нет спора, источник этот представлял немалый интерес, но он носил, в силу своей природы, односторонний, субъективный характер, что, к сожалению, нередко не учитывалось. Многие воспоминания, к удовлетворению честолюбия их авторов, некоторыми незадачливыми собирателями стали абсолютизироваться и выдаваться чуть ли не за истину в последней инстанции. Хотя анализ их через призму достоверных фактов без особого труда обнаруживает если не буквальную, то чрезмерную степень совпадения содержащейся в них событийной фактуры с фактурой «Тихого Дона», а сами рассказы многих очевидцев во многом являются пересказом эпизодов романа, носят мифологизированный и фольклоризированный характер, зачастую преследуют вполне определенные корыстные или амбициозные цели. Однако событийная сторона «Тихого Дона», как доподлинно установлено и показано специалистами, является сплошь да рядом художественным вымыслом, на что автор имел полное право. И как раз в том и заключается величие художественного обобщения, ставящего роман в ряд выдающихся мировых шедевров. А.К. Толстой подчеркивал: художник слова должен следовать человеческой, а не исторической правде.[1].  Утилитарная персонификация героев романа не возвышает, а примитивизирует роман. Уложив эту слабость, Шолохов сразу же по выходу произведения предостерегал земляков и своих почитателей: «Не ищите вокруг себя точно таких же людей, - с теми же именами и фамилиями, - каких вы встречаете в моих книгах. Мои герои - это типичные люди, это несколько черт, собранных в единый образ».

Но увещевания писателя остались гласом вопиющего в пустыне.

Соблазн узреть себя в ком-то из героев романа оказался велик и неистребим. Особенно вожделенным стал образ Григория Мелехова. На роль его прототипа, в частности, претендовали Мартин Шамиль и Алексей Дроздов с Верхнего Дона, несмотря на конкретные указания Шолохова на X. Ермакова как на наиболее близкого его прообраза, хотя и не буквального. Не устояла перед искушением и родная дочь X. Ермакова Полина Харлампиевна, идентифицировавшая отца с Григорием Мелеховым.

Может потому, что плохо знала своего отца, больше по рассказам других, но хорошо изучила «Тихий Дон». По мощным воздействием художественной типизации великого Мастера в сознании дочери, не исключено, произошла своеобразная аберрация, и смутный образ отца в ее памяти сместился в сторону ярко светящегося литературного героя. А может на это дистанцирование от реального отца, «врага народа», подталкивало и естественное чувство самосохранения. Во всяком случае, еще в 1965 г. она, учительница Базковской школы, почему-то предпочитала именовать Себя Пелагеей Евлампиевной.

Тогда она рассказывала В.В. Гуре, одному из самых компетентных шолоховедов, что помнит своего отца по весьма редким встречам с 1917 г. По ее словам, отец родился на хуторе Антиповском Вешенской станицы, и его отец, прадед Пелагеи, привез себе в жены турчанку; дед же Василий, потеряв кисть правой руки и частично утратив трудоспособность, отдал своего сына Харлампия в семью Солдатовых. Харлампий, закончив церковноприходскую школу в Вешенской, вскоре женился на Прасковье Ильиничне, которая из-за его непутевости пролила много слез. Был он худощавым, горбоносым, вспыльчивым и горячим. Придет, бывало, домой за полночь, мать начнет ему выговаривать, нас, детей, разбудят, а он хлопнет - и бывал таков. Много наград имел, четырнадцать ранений, контузию. А когда восстали казаки, где-то под станицей Каргинской стал командиром. По слухам воевал жестоко, пил, гулял, мать не раз жаловалась на свою судьбу, а старики чтили его, называли героем. На девятом Полином году умерла мать, отец приехал после ее похорон, пожил недели две и опять ускакал, дети остались у Солдатовых. Вернулся домой отец с польского фронта, его арестовали, но вскоре выпустили. В году двадцать шестом видела его в последний раз, ушел в гости и не вернулся. Кто-то видел, как его вели в Миллерово под конвоем. Любовных его утех не знаю, но мать не раз о том говорила. В Вешках была у него казачка красавица. Другие казаки рассказывали Гуре, что Ермаков умел левой рукой рубить шашкой, как и правой, чем пользовался в бою, внезапно заходя противнику с левой стороны, перебрасывал шашку и заставал его врасплох. Потом и дочь стала повторять это. Как очевидно, были и небылицы, заимствованные целиком из романа, перепутались у Полины Харлампиевны в одном клубке.

А по мере того как личность Х.В. Ермакова вовлекалась в активный оборот, она еще более идентифицировалась с Григорием Мелеховым. Особенно в этом направлении поусердствовал отставной полковник Яков Фатеевич Лосев, выступавший в Вешенской как непререкаемый знаток того, как и кто напоминал собою того или иного героя романа. В его рассказах, записанных и растиражированных К.И. Приймой, почти вся фактура, практически заимствованная из «Тихого Дона», получила в его интерпретации конкретную привязку, а X. Ермаков превратился в вылитого Григория. Пытавшегося что-то возражать Прийму со ссылками на «Тихий Дон» он бойко и самоуверенно осаживал, замечая с укором: «Какой же вы наивный».

Реалистические контуры Х.В. Ермакова начали прорезываться лишь в самое последнее время, хотя по-прежнему окутаны клубами плотного тумана. Кое-что, представляющее интерес, сделал майор в отставке Г.Я. Сивоволов. Он сумел мобилизовать любопытный конкретный материал, и получить ответ на обширный свой запрос довольно подробную справку из архива УКГБ РО за подписью А. Лапикова.  Теперь в этой организации в сравнении с 60-70 г.г. были уже другой дух, другие люди. Тогда знаменитого писателя Шолохова и маститого литературоведа Прийму водили за нос целое десятилетие и так и оставили их при собственных интересах. Теперь малоизвестный, по сути еще любитель, получил обстоятельно развернутый ответ и, что тоже показательно и немаловажно, быстро, оперативно, всего-то через какой-то месяц. Другой вопрос, что справка составлена лишь по показаниям подследственных, но об этом открыто предупреждает исследователя и сам ее составитель.6 Тот, однако, не внял предостережению, воспринял справку некритически, а содержащийся в ней целый ряд серьезных ошибок перекочевал в ткань его работ. Среди них и огульные обвинения, почерпнутые из дела 1927 г., состряпанного работниками ОГПУ с помощью агентов, давших показания по заранее заданной программе. Кстати, нечто подобное выдвигалось против X. Ермакова и его подельников и в 1923 г., но тогда областной суд, состоявшийся в 1925 г., признал его несостоятельным, а обвиняемых -невиновными. Впрочем, судя по всему, архивно-следственные дела Г.Я. Сивоволову не представлялись, ибо в 1988 г. делать этого еще не дозволялось, хотя это не освобождало исследователя от необходимости осмотрительного анализа предоставленного ему материала.

Первый прорыв ко всем делам Х.В. Ермакова, как только обозначились щели, совершила популярная ростовская журналистка О.Л. Никитина, стремительно опубликовавшая из них в 1990 г. в газетах «Комсомолец» (Ростов-на-Дону) и «Советская культура» подлинно обжигающие купюры. А вскоре их классифицировал и включил в свою интересную документальную книгу «Крестная ноша. Трагедия казачества» в качестве приложения под названием «5-я книга «Тихого Дона» известный донской писатель B.C. Сидоров.2 Извлечения их судебных дел, увидевшие свет в пору расцвета гласности, подобно внезапному шквалу, разметали десятилетиями насаждавшиеся благостные глянцем отшлифованные лубочные картины о прототипе Григория Мелехова и сразу же, хотя и пунктирно, прочертили извилистую линию последних лет жизни X. Ермакова, трагически и вероломно оборванную злыми силами в расцвете его сил.

Однако эти впечатляющие публикации не воссоздали - да, естественно, и не преследовали такой цели - всего жизненного пути и всестороннего образа мятущейся натуры этого донского казака, слава о котором передавалась современниками их уст в уста, а в поколениях потомков, лишенных советской тоталитарной системой достоверной информации, она обросла легендами и преданиями. Задача ныне и состоит в объективном показе X. Ермакова, прожившего короткую, противоречивую, но яркую жизнь и сумевшего оставить после себя глубокую борозду. В этом и видит свою цель автор предлагаемого очерка. Ему удалось изучить весь комплекс архивных дел, относящихся к X. Ермакову, в фондах УФСБ по Ростовской области. При этом он считает своим долгом выразить признательность всем, кто помог ему сориентироваться в безбрежном море материалов, еще не подготовленных к научной работе, в особенности сотрудникам УФСБ РО Б.И. Полиевицу, В.Н. Назарову, В.К. Матюгину, М.В. Долговой, Н.П. Кокориной.

Материалы предоставлены И. Кирием